Мороженое. Из цикла Далёкое-далёкое детство

- Мам, а где мороженое?

- Уля, какое мороженое? Не было его... Тебе, может, приснилось?

Я терла кулачками глаза, ещё не осознавая границу между сном и явью. Эх, оно было такое вкусное... Но во сне. Досадно. И зачем я не вовремя проснулась?

- Мам, я мороженое хочу!

- Да где ж его взять? У нас в магазине мороженого сроду не было. Выдумала тоже. Вон -манную кашу сварила, иди ешь.

О, какая каша? Перед глазами стояло мороженое…

- Не буду кашу! Я мороженое хочу!

- Ну, какая капризная девчонка! Мне на дойку уже пора. Нечего тут.

Мама ушла, а я осталась страдать без мороженого и всякой надежды на его получение. Без энтузиазма поковыряла в тарелке такую любимую раньше кашу, вышла во двор. Серый Котофей ткнулся влажным носом в ладонь, внутри у него заурчала какая-то невидимая машинка, он перевернулся на спину и зажмурил коньячно — зелёные глаза. Лохматая Стрелка поскуливала возле конуры и махала черным хвостом, пытаясь привлечь мое внимание. Суетливые куры барахтались под кустом сирени в теплой пыли, наседка с жёлтыми пушистыми цыплятами выискивала червяков на огороде. Разноцветный красавец петух генералом прохаживался рядом, зорко охраняя свой гарем. Солнце нещадно слепило глаза, покачивались на ветерке высоченные мальвы.

Поплелась к маме на ферму. Она работала там телятницей. Хозяйство ее было обширное и беспокойное. Новорожденные телята требовали неусыпной заботы, появлялись они на свет без всякого расписания, как вздумается, из-за чего мама практически постоянно была на работе. Её трудовой день начинался еще до рассвета и заканчивался поздно вечером, с небольшими перерывами. Нужно было подоить коров, а после из алюминиевых бачков с черными резиновыми сосками напоить широколобых телят тёплым молочным чаем. У мамы был особенный рецепт, она заваривала в большой кастрюле дубовую кору, черемуху, шалфей, душицу и нежное лесное сено. На таком пойле телята росли крепкие, с лоснящейся шелковистой шёрсткой. А ещё нужно было менять им соломенную подстилку, белить известкой деревянные клетки, в которых по одному или по двое под греющими лампами жили ее маленькие подопечные. В соседнем большом помещении находились только что отелившиеся коровы. Их мама доила трижды в день, поила водой, раздавала им в кормушки кисло- пахнущий силос и сено, посыпанное мелом и крупной солью. Летом было чуточку легче — и телят рождалось не так много, и коровы паслись в стаде на пастбище. Осенью и зимой мама практически переселялась на ферму. В сутки рождалось порой по пять — семь телят, нужно было помочь им появиться на свет, потом через час подоить корову-мамку и напоить новорожденного тёплым молозивом. К этому времени теленок уже нетвердо стоял на своих ножках под теплой лампой, обнюхивал золотистую соломенную подстилку, глазами — сливами рассматривая незнакомый мир вокруг. Очень забавные, они были разного цвета: палево-бежевые и бурые со светлыми пятнами, а один родился совершенно белым, как зайчик — так мы его и назвали.

- Чего надулась, как мышь на крупу? Лучше помоги вот этого рыженького напоить, посмотри, какой красавец ночью у Зорьки родился. Я пока Дыню подою. — Мама села на маленькую скамеечку возле высокой бело-серой, с длиннющими изогнутыми рогами, коровы.

- Мам, а давай в Нованиннку съездим… за мороженым.

- Да что ж ты выдумала-то? Ну кто это ради одного мороженого в такую даль ездит? Туда же не так просто добраться, — двадцать километров пути. Да и времени вон сколько, это с утра нужно ехать. С молоковозом, сейчас автобуса не будет.

Я молча держала бачок с соской, новорожденный теленок с аппетитом пил ароматную смесь парного молозива и теплого сенного отвара, время от времени подталкивая бачок, будто мамино вымя. А мне было очень грустно.

- Ну ладно! – наконец сказала мама. — Поедем. Только давай доделаем все дела. Подмести пол нужно и вот эту клетку побелить.

Что за пустяки — побелить и подмести, если впереди ждет поездка в город!

- Мам, я сейчас! Я все сделаю!

Дома мы с мамой быстро умылись, надели чистые платья, мама повязала голову капроновым платочком с жёлтыми кленовыми листьями. Я с нетерпением крутилась рядом. За минуту была съедена манная каша и путешествие началось! Дорога до грейдера неблизкая — сначала нужно было пройти по нашему переулку, потом миновать почту, потом магазин — там продавцом работал высокий пожилой дядечка со смешным именем Дядя Кузьма, — а потом еще долго идти степью по хрустящей высохшей серебристой полыни. Из нее выскакивали и разлетались в разные стороны серо-зеленые кузнечики и золотистые мотыльки. По пути нам встретился огромный круглый каменный жернов, из отверстия в его центре торчала ржавая железная ось. Он лежал на боку, будто потерянный великаном волчок. Я еле успевала за мамой. Худенькая, невысокого роста, она всегда ходила стремительно, маленькими шажками, как будто вышивала строчку, накрепко соединяя множество самых разных дел. Слегка склонив голову набок, мама что-то тихонько напевала. Она никогда не бывала одна — вокруг нее находилось столько разных предметов, с которыми она разговаривала, как с живыми.

- Ну и что ты, жернов, здесь лежишь? И не нужен ты никому больше. Столько ведь людей за свою жизнь ты накормил, а они тебя бросили тут…

Мне было весело. Хотелось догнать всех мотыльков, поймать кузнечика, рассказать маме, как Котофей встал на задние лапы, а передние положил мне на плечи и ростом был почти с меня!

- До кургана дошли, теперь уже немного осталось до грейдера. А там, может, и автобус будет или попутка какая.

Посреди степи высокой сизо-зеленой шапкой возвышался курган. Это было самое непонятное место на земле. Старшие рассказывали, что целую тысячу лет назад здесь похоронили самого главного монгольского хана и вместе с ним засыпали землей золотую карету и целое ханское войско. Курган я боялась, поэтому на всякий случай взяла маму за руку.

- Вот и пришли. Ты, дочка, карауль машину, а я прилягу вот здесь, на травке. Устала я что-то.

И мама, положив под голову ладонь, задремала на обочине, прямо на высохшей — и поэтому колючей — траве, а я села рядом и стала ждать попутку. Время нестерпимо медлило. Солнце, перевалив за полдень, раскалило асфальт, и горячий воздух танцующим маревом поднимался над дорогой. Тень от меня получалась маленькой и только самым краешком закрывала мамино лицо. Ковыль седыми волнами покачивался между колючками перекати-поле. Кукушка в лесополосе отсчитывала кому-то долгие годы жизни. За дорогой на поле любопытными мордочками следила за мной армия подсолнухов. И где-то высоко-высоко в безбрежно-голубом безоблачном небе выводил свою песню жаворонок. Кузнечики, как маленькие катапульты, стайками перелетали мимо нас, издавая при этом сухие щелчки. Большой бархатный шмель с золотисто-желтыми шариками собранной на ножки пыльцы тяжело плюхнулся на мамин платочек, пополз, щупая усиками нарисованные кленовые листочки в надежде найти еще что-нибудь вкусное и полезное. Я испугалась, что он может потревожить и без того чуткий мамин сон и сухой былинкой пересадила незваного гостя к себе на платье.

Послышался рокот двигателя, со стороны райцентра показался грузовик. Он замедлил ход, съехал на обочину и вдруг пшикнул воздухом, словно отгонял зазевавшуюся курицу. Из кабины спустилась высокая худая женщина в ситцевом платье и голубой косынке. Ее крепкие загорелые ноги были обуты в зеленые тапочки, в руках она держала две сетки-авоськи. В одной было несколько буханок хлеба, а в другой — серо-коричневые кульки и свертки. Грузовик, выпустив клубы сизого дыма, уехал дальше, женщина пересекла дорогу и подошла к нам. Это была доярка тётя Нюся, она тоже работала на ферме.

- Это куда ж вы на ночь глядя собрались?

-Да вот Уля мороженого захотела. Пришлось собираться, а автобуса уже нет. И попуток тоже ни одной.

- Ой, да нету там мороженого. Я все магазины обошла. Моя Галя тоже просила. И не ездите зря.

- Видишь, дочка, нет мороженого. Жара такая, вот и не возят его в магазины. Растает и всё. Пойдем, Уля, домой.

И потянулась дорога обратно. Мимо кургана с его страшной тайной, мимо грустного жернова, брошенного людьми, мимо полчищ кузнечиков, мимо магазина с Дядей Кузей, и мимо почты — до нашего зеленого переулка с раскидистым кустом сирени и колючим боярышником. К черной лохматой собаке Стрелке и огромному коту Котофею.