Рыжие

Рыжим всполохом взметнулась она между вековыми дубами и отчаянно выскочила на открытое пространство реки. Тонкий лёд, ещё только обозначившийся на поверхности воды, целлулоидно гнулся под ней, изгибался волнами, а она, ни мгновения не раздумывая, лавировала между полыньями, кратчайшим путём пересекая реку. Её расчёт оказался верным: выскочившие в азарте погони на неокрепший лёд собаки провалились в ледяную воду и, обрезаясь об острые края, с визгом выбирались на берег. «Уходит рыжая, стреляй!» — услышала она сзади, отчаянно прыгнула влево, и тут же справа перед ней взметнулся фонтанчик из осколков льда и воды. Ещё немного, и спасительные заросли ежевики, покрывающие высокий кирпично-бурого цвета берег, позволили ей раствориться, исчезнуть из поля зрения преследователей. Всё, спасена. Теперь нужно осмотреться и обживаться на новом месте. Ей повезло: здесь, наверху, берег густо зарос колючим терновником, черёмухой, одичавшими яблонями и старыми грушами; люди покинули это место — брошенные дома щурились пустыми глазницами окон, крыши полуразвалившихся сараев насквозь проросли коленчатыми ветками клёнов. Колючки чертополоха больно ранили лапы, но в этих зарослях можно легко становиться невидимкой. Утолив голод мелкими кислыми яблоками, упавшими и уже прихваченными морозом, она снова спустилась под берег. Медленно обследовала обрыв. Под наклонившимся над водой кряжистым вязом в толще слоёного глинистого берега вырыла себе глубокую нору. Делая абсолютно незаметным её новое пристанище, сверху, словно лианы, с дерева длинными верёвками свисали стебли хмеля, перевитые плетями ежевики, будто колючей проволокой. Это место было более чем удобным: в старых сараях в изобилии водились мыши и крысы, на задворках жилых усадеб она иногда находила выброшенных людьми дохлых кур. Добычу уносила подальше от норы, чтобы не оставлять улик, и пух забивался в ноздри, после чего она долго чихала.

Наступившая зима щедро укрыла землю снегом, накрепко сковала реку, и под покровом ранних сумерек можно было беспрепятственно переходить в лес и обратно. Зов крови совершил своё дело, декабрьским морозным утром на белоснежной скатерти льда отпечаталась двойная цепочка следов.

Ближе к весне они обустроили ещё одну нору — почти на гребне берега, под раскидистым кустом терна в жирном слое антрацитового чернозёма. Рядом с выходом криво извивался ствол черёмухи, удобный для наблюдения за окрестностями. Пара, не дожидаясь весеннего паводка, перебралась в новое жилище.

***

Вот здесь, в самый разгар ледохода, под всплески мутной воды, шорох сталкивающихся льдин и скрежет обдираемых ими деревьев, родились я и пятеро моих братьев и сестёр. Нам жилось уютно и спокойно в нашем «гнезде». Совсем маленькие, мы могли только высовывать из норы мордочки, с любопытством рассматривая реку, разноцветных стрекоз и стремительных ласточек-береговушек, на бреющем полёте собирающих мошкару. На охоту родители уходили по очереди. Однажды мама не вернулась в привычное время, а ночью ушел отец, целый день карауливший нас. Они вернулись вместе под утро; мать шатающейся походкой протиснулась в нору, тяжело легла рядом с нами. Её тело била крупная дрожь, с которой она не могла справиться. Мы, голодные, бросились к ней, ожидая наконец-то получить такое вожделенное и вкусное молоко, но она глухо заворчала и смахнула нас лапой. Мы заметили, что задняя её нога крепко зажата острыми зубьями капкана с обрывком привязанной к нему толстой бечёвки. Долгое время мама молча лежала, а потом, изогнувшись, начала отчаянно отгрызать лапу. Время от времени она откидывалась навзничь, тяжело дышала, поскуливала, отец зализывал кровоточащую рану. К вечеру тяжёлая железяка глухо звякнула на утоптанный пол норы; мама устало свернулась калачиком и замерла. Так состоялось наше знакомство с врагом под именем «человек».

Летом мы уже освоили окрестные заросли, научились ловить мышей, лягушек, находить птичьи гнёзда с кладками яиц или желторотыми птенцами. С удовольствием ели сочные стебли купырей и сладковато-кислые ягоды ежевики. Настоящим лакомством являлись ужи – графитово-чёрные с жёлтыми пятнышками ложных глаз на затылке. Роковой стала неожиданная встреча с гадюкой, и нас осталось пятеро. Осенью, когда мы уже не помещались в ставшей нам тесной норе, пришло время начинать самостоятельную жизнь, и мы разбрелись в разные стороны, осваивая новые места.

Я нашёл отличный уголок: вырыл себе глубокую нору за стеной покосившегося сарая, под высоким разлапистым репейником и кучей хлама. В неё не задувал ветер и не попадал дождь. В давно заброшенных огородах водилось несметное количество мышей, в зарослях старого сада – птиц. По вечерам, уже в сумерках, в сад приходили вальяжные пятнисто-рыжие коровы, вкусно пахнущие степными травами и молоком. Мне нравилось наблюдать за ними из своего убежища. Бурёнки сочно хрустели кислыми дичками, вырывали с корнями сочный пырей и аромат зелёной свежести смешивался со сладковатым запахом тёплого навоза.

Всё круто изменилось через два года, летом. Сперва я услышал треск ломающихся сухих будыльев бурьяна, затем до меня долетел нежный запах цветов, и в просвете чертополоха появилось яркое пятно — невысокого роста человек. Явно что-то рассматривая, он медленно ходил по зарослям. Время от времени человек подносил к лицу чёрную коробку, которая коротко щёлкала и бликовала на солнце блестящим выпуклым глазом. Потом появился ещё один человек – покрупней и повыше. Они долго о чём-то говорили, снова ходили по зарослям, будто что-то искали. Утром появились люди, много людей. Запах человека облаком накрыл всё пространство вокруг, от него кружилась голова, противно сосало под ложечкой. И застучало, загремело, завизжало. Спрятавшись под берегом, я наблюдал, как под натиском топора редеют кусты, как падают спиленные сухие груши и вязы. Вскоре дошла очередь и до моего сарая, со скрежетом отрывались доски, рыжая глина осыпалась на чёрную землю. Вход в моё жилище оказался окончательно завален грудой битого шифера и трухлявыми брёвнами. Вместе с уютной норой рухнула и моя размеренная жизнь.

Я вернулся в опустевшее родительское жилище. Зимним морозным утром пуля охотника догнала отца, а весной, в половодье, бесследно пропала моя трёхлапая мать. В дальнем углу норы ржавел капкан, от него веяло родным запахом и непоправимой бедой. В белёсых сумерках рассвета я выходил на охоту, этим летом развелось огромное количество полёвок. Днём из-под непроходимо-колючего терновника я наблюдал за людьми, деловито осваивающими мои угодья. Мне даже стало нравиться это бередящее чувство опасности, исходящей от такого близкого соседства. На раскорчёванной части сада заворчали воняющие дымной гарью и капканами железные монстры. Один копал длинные узкие траншеи, с другого разгружали белые ровные камни. Потом приехало несколько одинаковых огромных бочек, из которых потекла шуршащая серая масса, заполнившая собой вырытые траншеи. Люди: Маленький яркий и Большой, судя по всему, были здесь вожаками. Маленький все время сверкал на солнце выпуклым глазом чёрной коробки, а Большой что-то громко говорил остальным, широко жестикулируя при этом руками.

Очень быстро на изрядно полысевшем берегу появился дом и засиял огненно-красной крышей, засверкал на солнце прозрачными окнами. Яркий фонарь, словно полная луна, с высокого столба освещал по ночам окрестности. Моё любопытство победило страх, и под покровом утреннего тумана я выбрался на открытое пространство, обошёл вокруг строения, принюхиваясь к новым запахам, рассматривая и запоминая все изменения. С наступлением холодов дом ожил. Там поселились двое: Слабый человек и Невысокий человек. В тёплые дни Слабого человека осторожно выводили на улицу и устраивали на солнечной стороне в большом кресле. Рядом с ним всегда крутились два чёрных котёнка, они тёрлись об ноги или сидели у человека на коленях. Как-то уловив мой запах, они мгновенно выгнули свои лоснящиеся на солнце спины, распушили хвосты и стремглав бросились в дом. Людям же было невдомёк, чего так сильно испугались коты.

Однажды возле дома появился большой чёрный автомобиль. Из него вышли люди – Большой и Маленький, те, с которых началось завоевание моей территории. Из внутренностей чёрного монстра они осторожно извлекли большое лохматое дурно пахнущее существо грязно-серого цвета и настолько слабое, что не могло стоять на ногах. Люди суетились вокруг животного, принесли ему воду, потом в воздухе запахло чем-то вкусным. Существо, давясь и захлёбываясь, глотало еду, а рядом Большой человек уже громко стучал, сколачивая доски. Через некоторое время неведомый зверь поднял голову и глухо, как бы пробуя голос, гавкнул. «Собака — наконец-то понял я,- вот только тебя мне здесь не хватало».

На моё счастье её привязали цепью к конуре, поэтому мне она оказалась неопасна. Очень быстро доходяга отъелся, его шерсть почистилась и распушилась, голос окреп и теперь звучал уверенно и громко. Коты переселились в будку и, чувствуя себя в безопасности, целыми днями сидели на её крыше. Мне доставляло удовольствие дразнить этих зверьков, и я выходил из укрытия среди бела дня, неспешно шёл вдоль кромки кустарника. Котята шипели и прятались в конуру, а пёс как-то нехотя, дежурно лаял в мою сторону. Пользуясь своей свободой, на утренней заре я приходил к дому и, почти не таясь, ловил на лужайке мышей, собирал упавших под светильником жуков. Собака перестала обращать на меня внимание, будто понимая, что здесь я больший хозяин, чем она. Даже появившаяся вокруг дома сетчатая изгородь не смогла препятствовать моим походам к дому, пока пёс сидел на цепи.

Летом людей в доме прибавилось, появилось несколько Маленьких человечков. Они шумели, баловались, бегали. В общем, вели себя как неразумные лисята. За ними белым медведем неотступно двигался пёс, будто охраняя детёнышей от неожиданной встречи со мной. Я заметил, что перестал выходить из дома Слабый человек. Теперь, когда собаку отпустили с привязи, у меня появилась новая забава. Я подходил близко к ограде, негромко тявкал, привлекая к себе внимание, а после бежал вдоль сетки до реки и обратно. Пёс гонялся за мной, пока мне это не надоедало. Зимой в тяжёлом бою я одержал победу над двумя матёрыми соперниками, и — гордый — привёл к себе в нору самую красивую в лесу самку. Какое-то время я перестал наблюдать за обитателями дома. На исходе зимы я впервые стал отцом – пятеро тёмно-бурых малышей требовали нашей неустанной заботы.

Однажды моё внимание привлекло большое скопление людей возле дома. Я замер в зарослях раскидистого куста сирени прямо возле открытых ворот и, не отрываясь, следил за происходящим. Из дома вынесли длинный ящик и медленно двинулись с ним по улице. Спустя некоторое время люди вернулись назад уже без ящика, долго ходили внутри ограды. Слышались голоса, тянуло сладковатым дымком и запахом еды. Потом в доме остался один Невысокий человек. Часто он выходил на берег, долго молча смотрел на лес, воду, а рядом с ним шёл пёс. Маленький человек обнимал его голову, трепал большие висячие уши и поющим голосом говорил: «Собакамоя». Скоро и я стал думать про пса также: «собакамоя» и мне самому хотелось, чтоб этот человек обнял мою голову и нараспев сказал: «Собакамоя!»

В один из дней весенней распутицы появились другие люди, несколько человек. Они деловито ходили в зарослях над нашей норой, а один из них, самый большой, что-то громко и агрессивно говорил Невысокому человеку из дома. Эти люди приезжали несколько раз, оставляли облака неприятного дыма и вонючей гари, долго державшиеся в ветвях кустарника.

Дети подрастали, я выбивался из сил, чтобы прокормить своё семейство. В ход шло всё, что мне попадалось: мыши, крысы, лягушки, ежи и ужи, яйца и птенцы. Однажды удалось поймать курицу – она беспечно гребла мусор в кустах возле полуразрушенного дома. Не брезговал и падалью – лишь бы лисята не тявкали, не привлекали к себе внимание. С большим любопытством они выглядывали из норы, наблюдая, как совсем рядом люди длинной палкой вытаскивают из воды рыбу, как они зачем-то прыгают в воду и отчаянно барахтаются там.

Беда пришла неожиданно. Ранним утром теплого июльского дня загрохотало и загремело прямо над нашим жилищем. Испуганные лисята забились в самую глубь норы, жена закрыла своим телом вход. Сильный запах гари заполнил всё пространство. Огромные рычащие звери, извергая дым, вырывали с корнями кусты и многолетние деревья. Птицы в ужасе метались в воздухе, не в силах помочь желторотым неоперившимся птенцам, гибнущим под лязгающими гусеницами. Беспощадные, ревущие трактора утюжили весь берег, металлические тросы удавками опоясали ствол кривой черемухи у нашей норы, она изгибалась, пытаясь вырваться из жестоких объятий, скрипела, но силы были неравны. Тяжело ухнув, в глубине берега оборвались много лет державшие и питавшие её корни, и дерево безжизненно рухнуло в огромную груду валежника. Земля, не выдержав чудовищного давления, вздрогнула, подалась вниз, похоронив в своей толще всю мою семью.

Когда люди уехали, я рыл землю там, где был мой дом, и, обдирая в кровь лапы, по кусочку выковыривал спекшуюся в камень перевитую корневищами глину. Несколько дней я бесцельно кружил по изуродованному черному берегу, где еще недавно нам жилось так вольготно и безопасно.

Человек, я много лет жил рядом — незаметным и незамеченным тобой. Ты объявил мне войну, и я принял вызов.

На одном покосившемся заборе обнаружил обрывок обгрызенной верёвки и вспомнил, где раньше я видел такую же. Ещё один враг обнаружен. Мои набеги на его сараи стали стремительны и беспощадны. Было глубоко безразлично, кто попадает мне на пути. Я не ел добычу. Я мстил.

Сегодня, едва только забрезжил рассвет, я осторожно прокрался сквозь заросли клёнов, тёрна и чертополоха к стене сарая. За тонкими досками раздавалось шуршание перьев, сонное бормотание кур, затем визгливым голосом прокричал петух. Вот его мне хотелось придушить в первую очередь. Быстро работая лапами, я начал делать подкоп под стену, влажная земля разлеталась в разные стороны. Оставалось совсем чуть-чуть, моя голова уже почти проникла в курятник, в этот момент сзади что-то лязгнуло. От неожиданной боли я взвыл, рванулся назад, на волю. В сарае начался переполох. Гоготали разбуженные гуси, кудахтали куры, истерично вопил петух. Загремела цепью и зашлась сиплым лаем маленькая кривоногая хозяйская собачонка. Бежать, бежать отсюда! Я, превозмогая боль, кинулся прочь, но резкий рывок натянувшейся цепи опрокинул меня на землю. Безжизненно болталась задняя правая нога, перерубленная и зажатая острыми зубьями капкана. Я лёг на рыхлую землю, силясь унять дрожь и осмотреться. Шум в сарае постепенно затих, это значило, у меня есть немного времени.

Уже совсем рассвело. Я увидел, что цепь прикручена к столбу проволокой. Я не мог перегрызть проволоку. Оставалось одно – последовать примеру моей матери. Со стороны реки я услышал треск сухой травы, ветки кустов закачались, на открытом пространстве появилась Собакамоя. Пёс, принюхиваясь, шёл по моему следу, и, обнаружив меня, радостно замахал хвостом, приглашая поиграть. Я рванулся в сторону, цепь отбросила меня назад, и в бессильной ярости когтями ударил собаку по носу. Она заскулила, отскочила в сторону, и, словно не веря в моё коварство, снова подбежала ко мне. Следом за псом прибежал Невысокий человек, схватил собаку за поводок, что-то несвязно и испуганно заговорил, глядя на меня. Почти бегом они скрылись за руинами брошенного дома, а я остался один. В курятнике снова заблажил петух. Не успел я свернуть ему бестолковую башку, не успел…

Во дворе раздались голоса, опять захлёбываясь лаем, взвыла шавка. На меня из-за изгороди смотрели двое, от одного из них сильно пахло капканом. Они схватили цепь и резко потянули её до невыносимой боли. В этот момент из-за стены разрушенного дома снова появился Невысокий человек. В руках у него была чёрная коробка с блестящим глазом, послышались тихие щелчки. «Отпустите его!» — громко сказал Невысокий человек. Обескураженные неожиданным появлением ненужного свидетеля, мучители оставили меня в покое и ушли. Невысокий человек долго стоял поодаль. Певуче прозвучал его голос, и я услышал почти знакомое: «Зверюгамоя».

Время на раздумья вышло. Последним отчаянным усилием рванулся в сторону, боль ослепила меня, и я, оставляя на пожухлой траве капли крови, растворился в зарослях чертополоха.