Муфлон

Глубоко провалились в сон дети – набегавшись по просторам и наскакавшись по буеракам за бесконечно длительный день, они продолжают беспокойно метаться по сбитым простыням, борясь с подушками и жаркими одеялами.

Напластавшись за день в бескрайних полях, степенно спят мужики, подложив ладонь под небритые щеки, дочерна загоревшие на жгучем южном солнце, по-детски безмятежно улыбаются приснившимся счастливым историям, коротко просыпаясь от собственного неожиданного всхрапа.

Чутко дремлют женщины, готовые в любую секунду подскочить, чтобы успокоить дитя, продолжающее даже во сне свои дневные шалости. Сон селянки, особенно в летнюю пору, короток и беспокоен, уже с первыми лучами солнца ждёт её обширное хозяйство. В первую очередь нужно подоить кормилиц-коров и отогнать их на пастбище вместе с неугомонным стадом коз и овец, напоить телят, покормить птичий народ: суетливых кур и хлопотливых наседок с цыплятами-писклятами, гусей, словно вип-персоны разгуливающих по двору, бестолково-скандальных уток. Позже нужно приготовить завтрак для домочадцев и до наступления дневной жары прополоть грядки. Потом, в тени летней кухни, переработать дары трудов на земле и заготовить на зиму неисчислимое количество банок и баночек с прозрачным разноягодно-фруктовым вареньем, засолить-замариновать тонкие хрустящие пальчики зелёных огурчиков, рубиновые самоцветы помидоров и множество других хитрых салатов, ассорти и прочих вкусностей.

Но это будет днём, а пока, под покровом ночи — бархатной, как абсолютно чёрное тело — мирно спит станица, уставшая от трудов праведных …

Редкие фонари выхватывают из кромешной темноты островки желтого света, в котором мириады ночных мотыльков танцуют свой последний танец. Пауки-крестовики со статью и манерами мушкетёра Портоса запелёнывают в липкие нити паутины парализованную смертельным ядом жертву. Мохноногий и голенастый тарантул размером с суточного цыпленка выходит поужинать мотыльками, опалёнными лампами уличного светильника и упавшими в высохшую траву. Где-то за речкой в лесных зарослях ухает филин, тонко тявкают в зарослях краснотала лисята. Многоголосие цикад перекрывает все звуки тёплой и умиротворённой южной ночи.

Темны окна станичных домов и хат. Лишь тускло светится маленькое окошко на окрашенной зеленой краской летней кухне во дворе у Вована. Сегодня здесь до поздней ночи засиделись трое: сам хозяин да его соседи — братья Илюха и Андрюха. Смачно шлёпают по столу, покрытому весёленькой ромашковой клеёнкой, засаленные карты. Привычно бьются в подкидного, игра идёт «на погоны». Сегодня не везёт Илюхе, это явно не его день.

- Ладно, не горюй, завтра отобьёшься! Зато сегодня в чине майора спать ляжешь, — хлопнув Илье на плечи двух валетов, захохотал Вован. — Мне сегодня, знаешь, как не повезло? Думал – всё: край пришёл, и прости-прощай моя Наташка, да и вы, дети, не забывайте папаньку своего, безвременно и бесславно погибшего. Так вот бывает. Мы всю неделю коз пасли, наш черед подошёл. Я жёнке сто раз говорил, давай продадим этих тварей, сил уже нет с ними, а она упёрлась — ни в какую. Я, говорит, и платочек-другой свяжу, и детям носки да варежки. Ты, мол, свитер пуховый зимой не снимаешь, вон он теплючий какой. Так ведь и не поспоришь с ней, права, приходится терпеть эту шпану рогатую. Ну, одним словом, у меня из-за этого неделя получилась жаркая. Наскакался я по буграм- косогорам, как Македонский. Схуднул даже. – Вован звонко пошлёпал широкой ладонью по своему необъятному пузу. – Сегодня в обед пригнал я коз на речку, они напились и в тени под берегом улеглись отдыхать. Тут Петро коров подогнал, бабы на дойку пришли. Всё чинно и благопристойно. Мы с Петром пошли поплавали немного, вода тёплая, красота просто. Живи, как говорится, и не умирай. Глядим, а под берегом стайка голавлей кружится, да много их, и такие жирнючие все. Я удочку с велика открутил, кузнечика поймал. Дай, — думаю, — покидаю пока, можа и повезёт. И только поклёвка пошла, чую — зацепил одного, да немаленького. Удочка аж гнётся! Тяну аккуратненько так, чтоб не сорвался, уже к берегу подвёл, и тут – ба-бах! Мне в спину что-то как лупанёт! Мама дорогая, я лечу в одну сторону, удочка в другую, голавлик мой — в третью. Плюхнулся рылом в тину, нихрена не понимаю, и тут на меня сверху что-то как навалится и чем-то острым по спине колотит. И вывернуться не могу – в водорослях запутался. Воды нахлебался, песка полный рот. Кое-как изловчился, встал на ноги и обомлел. Честно — сразу подумал, что я уже помер и меня в своих апартаментах сам чёрт встречает. Стоит напротив меня козёл огроменный, весь в репьях, рога на меня выставил, копытом песок роет, бородой трясёт, глазищами красными сверкает. А у меня в руках, окромя тины, ничего нету. Я как тот водяной из мультика – на шее водоросли, в волосах тина, во рту ряска. Слава Богу, бабы подоспели, — отогнали козлину вёдрами. Кстати, удочку я так и не нашёл – течением унесло, пока меня зверюга эта в воде месила.

- Чей козёл-то? – давясь от смеха, спросил Андрей.

- Так известно чей, он один такой во всём станичном стаде – Касьяновны. Я ей сколько раз говорил: «Зарежь ты его, пока он не убил кого-нибудь. Опасный он у тебя». Видать, припомнил он мне. У меня весь бок теперь синий. Ни вздохнуть, ни охнуть, чисто инвалид теперь. Но я с Касьяновны моральный и материальный урон стребовал – пол-литру она мне налила.

- Да чё эта пол-литра? Мы её и не почуяли. Так, губы помочить… — задумчиво проговорил Андрюха. – Повторить бы, а?

- Ну-ка, Илюха, сгоняй к Касьяновне, скажи, что мне срочно растирку делать нужно. Мол, бок у Вована совсем синий. Метнись кабанчиком, тем более что ты у нас вроде как проигравший.

Касьяновна, сухопарая и до угольев загоревшая старуха, жила в соседнем переулке. Говорят, что в молодости она была стройна и красива, в женихах копалась, как «в сору», но замуж так и не вышла, и теперь доживала век в полном одиночестве. Промышляла она самогонкой, сама всегда была в «одном градусе» и шинок её не закрывался круглые сутки.

Илюха, вооружившись фонариком, засеменил в темноту, сопровождаемый визгливым перебрёхом многочисленных мелких и кривоногих тузиков и шариков. Несмотря на свой почтенный возраст, обернулся быстро, принёс отвоёванную у несговорчивой бабки пластиковую пол-литру, гордо поставил её на стол.

- Я тут, это, объявление какое-то со столба сорвал, ну-ка – прочитай, ты помоложе будешь, — и сунул Андрюхе скомканную бумажку с полувыгоревшим типографским текстом:

УВЛЕКАТЕЛЬНОЕ ЗРЕЛИЩЕ ДЛЯ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДИКОЙ ПРИРОДЫ ВСЕХ ВОЗРАСТОВ!

11, 12 ,13 ИЮЛЯ В ВАШЕМ ГОРОДЕ БУДЕТ ПРОХОДИТЬ ВЫСТАВКА «ЧУДО-ЗВЕРИНЕЦ» .

КАЖДЫЙ ЖЕЛАЮЩИЙ ОТ МАЛА ДО ВЕЛИКА СМОЖЕТ ПОСМОТРЕТЬ НА РЕДКИЕ ВИДЫ ПРИМАТОВ; КРОМЕ ТОГО, В ПРОГРАММЕ: РЕПТИЛИИ, ТРЕХМЕТРОВЫЙ ПИТОН, КРОКОДИЛЫ, ДИКОБРАЗ, ДРЕССИРОВАННЫЕ ОБЕЗЬЯНЫ, РУЧНЫЕ ГОВОРЯЩИЕ ПОПУГАИ, ТУКАН, А ТАКЖЕ ВПЕРВЫЕ КАРЛИКОВЫЙ КЕНГУРУ И ПОКОРИТЕЛЬ СНЕЖНЫХ ВЕРШИН МУФЛОН!

ВРЕМЯ РАБОТЫ ВЫСТАВКИ — С 11:00 ДО 20:00 (БЕЗ ОБЕДА).

СТОИМОСТЬ :

ВЗРОСЛОГО БИЛЕТА — 200 РУБЛЕЙ,

С 3-Х ЛЕТ ДО 14 ЛЕТ И ПЕНСИОНЕРАМ — 150 РУБЛЕЙ,

ИНВАЛИДАМ И ДЕТЯМ ДО 3-Х ЛЕТ — БЕСПЛАТНО»

- Это чё такое – муфлон? – напрягся Илюха. – Сроду не слышал. Глянь, они сегодня последний день были, значит – утром уезжают? Пошли, посмотрим на этого муфлона.

- Ты сбрендил? В два часа ночи?

- Ну и что. Может, это ночное животное, и его как раз и нужно ночью смотреть? Я энти вагончики еще днем видал, только не понял, зачем они. Там, за мамоновым поместьем, на пустыре.

- Пошли, – решительно поднялся Вован. – Потом добьём бабкино зелье. Фонарик только возьму.

И вновь ночной покой растревожила разноголосица многочисленных, до хрипоты рвущихся с цепей шавок.

До Мамона идти было неблизко, тусклое пятнышко фонарика высвечивало в кромешной тьме серебристые кустики полыни, тропинку с расплющенным подорожником и травой-муравой, колючки чертополоха под заборами. Илюха – не задался сегодня у него день – со всего маху наступил в свежую коровью лепёшку, поскользнулся, и тут же спящие окрестности огласила его гневная тирада, целиком состоящая из идиоматических выражений, сопровождаемая аккомпанементом собачьего лая. Наконец-то дошли.

Вагончики, погружённые в темноту, безмолвствовали. Путники обошли их вокруг, потом Вован решительно забарабанил в запертую дверь. Внутри что-то загромыхало, заметалось, раздался угрожающий рык. В соседнем вагончике засветилось окошко.

-Кто там? Что надо? – послышалось из-за двери.

- Мы тут это, муфлона пришли посмотреть. Покажь, а?

- Мужики, денег нету. Хозяин вечером всю выручку забирал.

- Ты чё, не понял? Муфлона нам покажи!

- Мамой клянусь, нет ни копейки. И зарплату нам хозяин не давал еще. Хочешь — часы отдам, хорошие.

- Ты чё, дебил? Не нужны нам твои деньги и часы! Мы муфлона пришли смотреть! Покажи муфлона и всё.

- Покажу, мужики, только не бейте, а? – Испуганно скрипнув, дверь приоткрылась, в мерцающем свете фонарика появилась тщедушная фигурка работника зверинца. Пара узких глаз настороженно осмотрела силуэты нежданных гостей. – Вы точно пришли муфлона смотреть?

- Ну да. Сколько стоит билет? Нам три.

- Не-не, денег не надо, так смотри. Это редкий зверь, не во всех зоопарках есть. Хорошо, что вы интересуетесь ботаникой.

- Слышь, дитя Востока! Тебя как зовут? Паганель?

- Зачем меня паганель ругаешь? Ибрагим я. — Погремев связкой ключей, он наощупь нашёл нужный, отпер дверь.

- Вот, смотрите. Это и есть зверь муфлон, — гордо произнёс он.

Луч фонаря долго блуждал по внутренностям фургона, выхватывая из темноты то охапку сена, то деревянную кормушку, то красное пластмассовое ведро, прибитое вместо поилки к дощатой стене, пока, наконец, в дальнем углу не сверкнули зелёными таксишными огоньками два испуганных глаза. Забишись в самый дальний угол загона, на них затравленно смотрел маленький серый козлик, практически ничем не отличающийся от домашних пуховых коз, коими изобиловало каждое подворье станицы.

- Ты чё гонишь? Это ж обыкновенный козёл! Где муфлон?

- Это и есть муфлон, нам сам хозяин говорил!

- Ну, Паганель! Ну вы и прощелыги с вашим хозяином! – Вован потряс кулаком перед испуганным лицом Ибрагима. – Это мы, три взрослых мужика, в два часа ночи, вместо того, чтоб по-человечески оприходовать пол-литрушечку, невесть куда пёрлись на домашнего козлёнка посмотреть… Да здравствует реклама!

- Пошли, за двигатель торговли пить будем, — хохотнул Андрюха, — за рекламу. И за муфлона.